О связях с реальностью: идеологический кризис экспертизы на Западе
28 января в «Московском Центре Карнеги» прошла дискуссия о перспективах развития неправительственной внешнеполитической экспертизы в странах Запада, в которой наравне с сотрудниками МКЦ приняли участие представители Евразийского Аналитического Клуба. Мероприятие открыл большой доклад Дмитрия Тренина, главы МКЦ, об истории внешнеполитической экспертизы на Западе и СССР, а затем участники смогли подробнее высказаться по проблемам экспертного сообщества Запада и России.
В настоящей заметке я постараюсь сформулировать основные тезисы своего выступления в ходе мероприятия, а также основные соображения о перспективах коммуникации между западным и российским экспертным сообществом.
(Обсуждение начинается с 44 минуты записи).
После украинского кризиса 2014 года между Россией и странами Запада пошло охлаждение, которое затронуло и сферу международной экспертизы. В результате экспертные сообщества были достаточно быстро и жестко разделены противоречиями. Однако это разделение возникло не вчера, а закладывалось на протяжении десятилетий.
В России «внешнеполитическая экспертиза» часто ассоциируется с понятием «страноведение» или «регионоведение», дисциплина, в рамках которой специалисты изучают страну и регион, включая культурную, экономическую и политическую специфику, и только в итоге – выдают «экспертизу» с рекомендациями действующей власти, как именно здесь следует вести дела. На Западе и в российской западно-ориентированной мысли, особенно в последние годы, «внешнеполитическая экспертиза» — воспринимается как раздел «политологии», т.е. изучения политической жизни, ее закономерностей и течения.
Российский подход – более фундаментален, западный – в большей степени прикладной, причем каждый сформировался под влиянием объективных факторов. В СССР, а затем России «международная экспертиза» традиционно сосредоточена в единых академических центрах (Институт США и Канады, Институт Востоковедения, ИМЭМО РАН и т.п.), где рядом с «внешнеполитиками» работают специалисты из других областей знания, причем даже сам исследователь современности мог начинать карьеру, как историк изучаемой страны.
В США и, например, Германии экспертиза очень сильно тяготеет к учреждениям типа НКО («Центр Карнеги», «Брукингский институт», «Фонд Розы Люксембург»), которые консультируют не столько органы власти, сколько политические партии. При этом специалисты этих центров в зависимости от переходов партии между властью и оппозицией могут перемещаться между своим Центром и постами в МИД и аппарате правительства. Естественно, при такой организации труда нет ни смысла, ни ресурсов, чтобы изучать фундаментальные вопросы вместе с прикладными, в результате чего «внешнеполитическая экспертиза» попадает в руки политологов, а не страноведов.
В результате на Западе в течение 20 века главенствовала мода на внешнеполитические концепции и теории общего характера, часто не имеющие жесткой привязки к странам и регионам. В каких-то случаях такая претенциозность имела смысл и основания, если вспомнить имена Киссинджера, Бжезинского, Моргентау и других. Более того, в «фоновом» режиме продолжало существовать страноведение, с которым могли при необходимости консультироваться политологи-консультанты, что создавало рабочую, пусть и многоступенчатую систему экспертизы. В принципе, к 1970-1980-м гг на Западе удалось, несмотря на идеологические шоры, сформировать даже вполне работающую традицию «советологии», которая так или иначе позволяла формировать картину процессов, идущих в советском блоке.
Проблема в том, что западная система «внешнеполитической экспертизы» оказалась неустойчивой к внешним шокам. Например, в США события 11 сентября привели к резкой идеологизации экспертного сообщество. Политологи – не смогли пережить понятный шок от масштабной агрессии террористов и вместо страноведов обратили свой взор к политическим активистам из стран региона. На смену взвешенным концепциям региональной политической жизни, в основе которых знания об истории, экономики и экономгеографии, пришла «универсальная концепция» — противостояния демократии и «авторитарных режимов» Востока.
Американские эксперты позволили себе поверить, что «авторитарные» режимы арабских стран иррационально враждебны демократическим США, что является корнем антиамериканского терроризма, возникшего в 1990-е гг. Изначально эта концепция была пропагандистским штампом, которая обслуживала идею оккупации Афганистана и военного вторжения Ирак в борьбе за контроль над региональными нефтяными ресурсами. Проблема в том, что в идеологический миф начало верить само руководство страны.
В результате в период правления администрации Буша-младшего началась политика поддержки «оппозиционных сил» в странах арабского мира и постсоветского пространства от Египта до Кыргызстана. Часть «бомб» взорвалась тогда же – часть сработал уже в ходе «арабской весны» 2011 года на фоне локального роста цен на продукты питания в регионе. Результатом стали трагедии Ливии (вернее теперь бывшей Ливии), Йемена и Сирии, где возникло уродливое квазигосударство ДАИШ.
Проблемой стало то, что Вашингтон искренне не понимал роли «авторитарных» режимов в обеспечении стабильности и экономического прогресса стран региона, что привело к гуманитарным катастрофам в Ираке и Ливии, так как механическая замена «власти» и «оппозиции» оказалась невозможной.
Дефицит экспертизы сказался и в Афганистане, где за 13 лет НАТО не удалось создать независимую политическую систему, которая была бы близка хотя бы к стандартам просоветской НДПА 1979-1992 гг. Из идеологической базы ставка была сделана на создание «демократических институтов» управления страной, а не жизнеспособной экономики. Речь не о доктринерстве: США показали способность отказываться от прав человека в интересах отношений с режимом, например, закрывать глаза на аресты и пытки афганских христиан – речь о некомпетентности американских экспертов.
До определенного момента ни эксперты, ни лидеры просто не слышали информацию страноведов о дефиците воды и земли, избытке сельского населения в Афганистане, который исторически подпитывал терроризм в регионе, потому что информация терялась на фоне проблем обеспечения выборов и работы новых государственных институтов. Вопрос о создании жизнеспособной экономики встал только в конце 2000-х гг, но решение этой проблемы на фоне вывода иностранных войск оказалась – нетривиальным. В результате война в Афганистане не закончена до сих пор, а страна остается горячей точкой и источником угроз, в том числе – для республик Центральной Азии.
Аналогична ситуация с «экспертизой» ситуации в России. Экспертные центры США ограничивают свое изучение страны контактами с идейно «удобными» политическими активистами и журналистами, преимущественно из либеральной среды. В результате – западное экспертное сообщество лишено реальной информации о политическом процессе в России и причинах российской политики на Украине. Фактически ретранслируется взгляд на жизнь в России маргинальных кругов, лишенных какого-либо общественного значения.
Наоборот – диалог с серьезными российскими экспертами часто блокируется. Многочисленны случаи, когда российские работы в сфере общественных наук не допускают к публикации в западных научных журналах с обезоруживающей формулировкой «Ваша работа не соответствует нашему видению». В результате политический кризис – подталкивает кризис непонимания, который может принять затяжной характер.
Глава ЕАК
Никита Мендкович